Противник постоянно бомбил расположение наших частей. Минометно-артиллерийские обстрелы продолжались с небольшими передышками днем и ночью, при этом то и дело нарушалась связь между постами и штабом батальона. А располагался штаб в здании абхазской средней школы, в двух-трех километрах от переднего края.

Мы с другом из Гагры Геворком Кещяном, будучи во взводе связи, после каждого обстрела выходили вперед для восстановления телефонной линии. бывало, надо было пройти до самой Гумисты. Геворк обычно напевал при этом мелодии ‒ в основном нашего гениального Саят-Новы. По мере приближения к переднему краю линии фронта Геворк понижал голос, что в конечном счете переходило в слабое мурлыкание. Ведь отсюда, всего в трехстах метрах, за рекой, находился противник.

После восстановления связи на обратном пути Геворк снова начинал петь Саят-Нову, и по мере удаления от линии фронта его голос все более набирал силу, а когда мы уже приближались к штабу, Геворк вовсю давал волю своим эмоциям.

Однажды после очередного такого рейда, когда штаб был уже вблизи, мой спутник, вдруг прервав пение и схватив меня за руку, весьма серьезно спросил:

‒ Мисак, мне кажется, я очень хорошо пою. А ты как считаешь?

‒ Да так, вроде ничего...

Мне не хотелось обидеть друга, поэтому я ответил неопределенно. А про себя подумал: «Эх, Геворк, если бы Саят-Нова сейчас воскрес и услышал бы столь искаженное исполнение своих песен, то он снова бы умер, и тем самым ты, Геворк, совершил бы преступление против армянского народа».

Недалеко от штаба батальона, на расстоянии чуть более двухсот метров от дороги, бил родник, здесь же ‒ небольшой водоем, огражденный камнями, видимо, для водопоя скота. Возвращаясь в штаб, мы останавливались у родника, пили воду и умывались, смывая с лица пыль и грязь. Рядом с родником росла огромная дикая груша. А урожай в то лето выдался, как говорится, тьма-тьмущая. Мы еще говорили, сколько, дескать, самогона пропадает.

Однажды, это было перед рассветом, возвращаясь в штаб, мы в очередной раз остановились у родника, чтобы умыться и попить воды. Геворк предложил искупаться в водоеме. Я категорически отказался, напомнив ему, что скоро рассвет, а мы еще и глаз не сомкнули, лучше поспать хоть несколько минут, отдохнуть, ведь утром снова на линию. Однако Геворк, попросив подождать его, быстро разделся и полез в воду...

Вдруг со стороны Нового Афона показалась грузовая машина. Свернув с центральной трассы, она с включенными фарами помчалась в нашу сторону. Противник, конечно, не дремал. Обнаружив движущийся автомобиль, «гвардейцы» тут же открыли огонь из тяжелых минометов. Земля вокруг начала ходуном ходить. Выскочив из воды, Геворк закричал:

‒ Мисак, ложись! ‒ и бросился за камни у обочины дороги.

Грузовик давно скрылся, а разрывы снарядов продолжали ухать совсем рядом, обдавая нас дорожной щебенкой и пылью. Что делать? Укрыться негде ‒ кругом одни кустарники да груша, которая не в силах нас защитить. Тут я прикинул: до бункера, что в подвале школы, недалеко, стреляют с интервалом примерно 8–10 секунд, если три снаряда нас не возьмут, то четвертый уже не достанет. И я быстро приказываю:

‒ Геворк, бегом в штаб!

Он хватает свое обмундирование, и мы что есть силы мчимся по засыпанной щебенкой дороге в сторону штаба. Геворк моложе меня на целых десять лет, так что он и посильнее, и быстрее меня ‒ бежит впереди, только голые пятки сверкают в предрассветной темноте. И вот, наконец-то, мы в бункере штаба! И только тут Геворк ощутил, что до крови исцарапал ноги о дробленную щебенку. А минометы все продолжали обстреливать район родника.

Наутро мы снова пошли восстанавливать связь. Местность была неузнаваемой.  Кругом одни воронки от разрывов снарядов. А грушу прямым попаданием снаряда раскололо надвое. Жаль, погибло наше дерево, а с ним пропал предполагаемый самогон. Вот сволочи!

Да, если бы мы тогда остались лежать у родника, то некому было бы написать эту быль.

Мисак КЮЛЯН,

кавалер ордена Леона

с. Гумиста Сухумского района