…В юности жизнь кажется бесконечной, любимые люди – бессмертными, а если вглядываться в полосу горизонта над морем, можно увидеть край нашей круглой Земли.
Я познакомилась с Зурабом Ачба в один из понедельников, когда он пришел дежурить в Общественную приемную газеты «Советская Абхазия».
Стояла промозглая осень. Он был в плаще, вокруг шеи обмотан теплый шарф ручной вязки. В такое время – осенью и весной – в редакционной Общественной приемной бывало особенно много народа.
Зураб был виртуозом в своем деле: он великолепно разбирался как в гражданском, так и уголовном праве, тонко шутил, снижая градус напряженности, а в особых случаях даже делал записи в тетрадке, назначая посетителю дополнительное время визита – только уже не в редакцию, а к нему. Это означало, что теперь он сам будет заниматься тем или иным делом. Само собой разумеется, безвозмездно.
В тот вечер я впервые пожалела, что у меня нет юридического образования, до того привлекательной показалась мне профессия адвоката.
Очередь из посетителей в тот вечер рассосалась только к одиннадцати, и Зураб подвез меня на такси домой. Скорее всего, мы бы так и остались на «вы», если бы однажды я не встретила его с собакой. Они прогуливались по Синопской аллее – высокорослый крупный мужчина и собака ему под стать: большая, темно-коричневая, доберман. Это стало для меня своего рода паролем: я подсознательно больше доверяю людям, которые любят и держат животных…
После этого мы стали дружески общаться.
Кроме того, Зураб, который начинает активно погружаться в политику, становится любимым интервьюируемым всех журналистов. В то время он уже – заместитель председателя «Айдгылара», и его блестящие комментарии к происходящим событиям были востребованы.
Нетрудно догадаться, почему мы с коллегами так любили Зураба. У нас как раз появились диктофоны, и интервью с Зурабом не нуждались в редактировании – он говорил четко, умно, по делу, да еще и с юмором.
Увы, время притупляет память. Забылись острые веселые диалоги, его искрометные шутки…
О том же говорит и Сергей Миронович Шамба, когда мы встречаемся, чтобы поговорить о Зурабе. В 1989 году Сергей Шамба возглавил общественно-политическое движение «Айдгылара», и они с Зурабом проводили очень много времени вместе, а точнее, время вообще перестало существовать для них. Они ведь жили в одном дворе: то Зураб заходил к Сергею, то Сергей – к Зурабу.
– Жалею, что сразу после войны не стал записывать воспоминания о том периоде, – сетует Сергей Миронович. – И Владислав Григорьевич мне говорил: пиши, пиши… Тогда все детали еще были свежи в памяти… Но какие-то моменты я и сегодня помню отлично. Например, как впервые привел Зураба на заседание «Айдгылара». Он сначала внимательно слушал и вдруг моментально «встроился» в ситуацию, сразу же предложил помощь в качестве юриста. А помощь эта тогда нам, ох, как нужна была!
– К тому же, – продолжает профессор Шамба, – очень пригодился его талант оратора, трибуна. Он, бесспорно, обладал даром убеждения, и это тоже было очень важно. Когда в 1989 году мы с ним возглавили «Айдгылара», то сразу сделали ставку на современную организацию, действующую непротестными методами, не так, как в прежние годы, в начале национально-освободительного движения, а по линии партийной борьбы – цивилизованно, на правовой основе.
Сейчас уже можно с уверенностью сказать, что мы сумели, действуя таким образом, донести до каждого центральную, доминирующую идею. А идея эта была – НЕЗАВИСИМОСТЬ. И люди поддержали нас. Когда началась война, за эту идею наши ребята пошли в бой и были готовы умирать.
По сути, наша «Айдгылара» стала второй после эстонского «Сайдиса» организацией, ведущей борьбу за независимость таким цивилизованным способом. И именно Зураб Ачба и писатель Даур Зантария были командированы в Эстонию, где они изучали устав, программу, другие основополагающие документы.
Продуманные методы давали результаты: нам удалось договориться с грузинской частью нашего общества о квотах во время выборов в Верховный Совет. К нам на переговоры приезжали из Тбилиси Зураб Жвания со своей партией «зеленых», представители других партий и движений.
Зураб Ачба выразил желание отправиться в Тбилиси и выступить на большом собрании представителей грузинских политических сил. Он и там, обращаясь к недружественной аудитории, проводил нашу идею: «Почему вы, добиваясь независимости, не хотите понять нас? Ведь мы добиваемся того же!»
В то время мы рассылали своих представителей по всему Советскому Союзу, разъясняли наши задачи. Мы объехали весь Северный Кавказ, и повсюду, где бы мы ни выступали, обретали сторонников. Это во многом благодаря нашим поездкам нас так поддержали наши братья во время войны.
Часто Зураб выступал перед грузинской аудиторией и в самой Абхазии. Как-то (я уже рассказывал об этом в одном из интервью) он обратился к собравшимся в Гулрыпшском районе со словами: «Вот, вы говорите, что мы должны быть вместе. Но если одни сядут на плечи других, мы тоже будем вместе. Тем, кто тянет на себе непосильную ношу, будет очень тяжело и неудобно. Вот мы как раз против такого «вместе».
– Наше общение не ограничивалось политическими дискуссиями, – продолжает Сергей Миронович, – Зураб был прекрасно образован, был знатоком литературы и музыки. Мы обменивались книгами, а потом обсуждали прочитанное. – Зураб обожал своих сестер Светлану и Бэлу. Они довольно рано потеряли родителей и трогательно заботились друг о друге...
Вот лишь немногое из того, что рассказал Сергей Миронович о своем друге, и каким бы чуждым ни казалось это слово нашему уху, – верном соратнике.
Когда я взялась писать этот материал, то по совету Светланы по интернету связалась с близким другом и тезкой Зураба – Зурабом Шершерия. Два Зураба дружили с детства и прекрасно понимали друг друга.
Сегодня Зураб Шершерия (он музыкант, играет в оркестре) живет в Китае, много гастролирует, но тотчас откликнулся на мое письмо, отправленное по электронной почте. И хотя мы не были знакомы прежде, достаточно было имени друга, чтобы Зураб Шершерия ту же написал свои воспоминания – несмотря на напряженный гастрольный график.
Приведу фрагмент письма Зураба Шершерия о Зурабе Ачба практически без изменений: «В сущности, Зураб принадлежит к типу человека, который именуется словом «интеллектуал». Понятие хорошо известное, но плохо исследованное. Кто будет исследовать? Никто этого не может кроме самих интеллектуалов. Окружающий мир все они видят насквозь без малейшего усилия, а самих себя – с трудом. Любая философская система представляет собой безнадежную попытку очередного интеллектуала объяснить, что у него внутри. Что касается нас с Зурабом, то психологическая разница между нами была огромна. Однажды (мы были уже студентами и жили в разных городах) он спросил меня: «Как ты снимаешь стресс?»
Я искренне удивился: «Какой стресс?» Я был безмятежен. Меня вообще трудно было разозлить. Да и практическими идеями я вдохновлялся с трудом. Парадоксально, но именно это привлекало его во мне. Ему нужен был антипод – образчик невозмутимости.
Сейчас я понимаю: природа ничего не даёт бесплатно. Его колоссальный, фантастический интеллект был его благословением и бичом одновременно, и психика у него была абсолютно здоровой. А вот физически Зураб часто болел…
Перед довольно серьёзной операцией, связанной с гайморитом (нам было лет по 20), он совершенно искренне сказал мне (мы не лгали друг другу), что не боится смерти. И с грустью добавил: «Однако я боюсь боли».
Это была сущая правда, более того, ключевая правда о Зурабе. Он был совершенно неуязвим со стороны духа и интеллекта, но с точки зрения простейших коллизий испытывал немалые проблемы.
– Я легко умру за идею, – сказал он как- то. Эти его, как казалось, случайно оброненные слова оказались провидческими. Особенно страшным выглядит в этом контексте слово «легко».
Тогда же он с грустью добавил: «Но я молю Бога, чтобы мне не пришлось физически страдать. Боюсь, что не выдержу».
Как профессионального музыканта меня поражало, что у Зураба были собственные столь тесные отношения с музыкой. При этом он свято охранял элементы своей духовной жизни ОТО ВСЕХ!
У интеллектуала вообще масса всяких забав. О каких-то известно всем, но есть и такие, о которых никто не догадывается. Это похоже на то, как мы никому не показываем нашу печень и селезенку, кроме разве что тех, кто в этом смыслит, и то неохотно.
Зураб в какой-то момент, который я пропустил, неведомыми путями интуитивно «ткнул» в самую вершину мировой музыки и навсегда к ней «прилип» всем своим духовным существом. Он однажды услышал Моцарта, был поражен таинственным резонансом, установил, что это Моцарт, и началось! Он был сущий Плюшкин – у него были такие полные собрания записей Моцарта, которым могли бы позавидовать библиотеки ведущих консерваторий. Мало того, я находил у него записи таких уникальных произведений, о существовании которых вообще не подозревал.
«Моцартовщину» в жизни Зураба я обнаружил в один из своих летних приездов в Сухум (в то время нам было уже за тридцать). Ведь я уехал из Абхазии задолго до войны, и нам не часто удавалось видеться. Конечно, Зураб бывал в Москве, где я жил тогда, но разве можно подстроиться под жизнь гастролирующего музыканта! Так вот, приехал я домой, в Абхазию, не дозвонился и «по-сухумски» явился без звонка (мобильных телефонов еще не существовало). Зураб в бытовых вопросах был беспечен – дверь была не заперта. Я услышал звуки «Реквиема», но поскольку на профессионального музыканта такое обстоятельство не может произвести впечатления, входя, пошутил по поводу музыки, которой меня встречают. И тут же оцепенел, увидев, КАК Зураб слушает Моцарта. Он лежал на диване с выражением тихого блаженства на лице.
– Что это ты такое слушаешь? – спросил я с некоторой укоризной. – И еще святые мощи изображаешь…
– Реквием не производит на меня мрачного впечатления, – ответил Зураб и тут же включил «Волшебную флейту» и даже стал под нее пританцовывать.
Моцарт навсегда стал одной из неотъемлемых стихий его души, которая существовала в этой душе в особом режиме…».
...У меня тоже есть собственные воспоминания о Зурабе. Летом 1991 года была создана газета «Республика Абхазия». Ее название фактически стало предвестником имени нашей страны.
Зураб в этот период активно общался с Владиславом Григорьевичем Ардзинба, и они оба очень серьезно рассматривали роль печати в становлении Абхазской государственности. Да, именно так, речь шла о государстве.
Мы общались с Зурабом и во время московской эмиграции. В середине сентября 1993 года я взяла у него интервью о предпосылках абхазо-грузинской войны. Мы записывали это интервью на диктофон несколько дней подряд – в квартире, которую они с Натой Зухба снимали. Я расшифровала текст, и мы с Зурабом вносили в него последние коррективы. А у нас дома, в Абхазии, развернулось последнее сентябрьское наступление. Дни напролет мы с Натой в оцепенении сидели, ждали новостей по телевизору и возвращения Зураба, у которого всегда было много разных встреч и дел.
Интервью вышло интересным, с глубоким анализом. Но из-за того, что ситуация изменилась, Сухум и Восточная часть Абхазии были освобождены, война закончилась Победой, материал временно потерял актуальность, и его так и не опубликовали. Впрочем, мы были так счастливы, что и не вспоминали об этом интервью.
...Как-то летом мы с подругой зашли к нему в Москве на работу: он пребывал в радостном настроении. Только что закончил новую статью.
– Только вот никак не решу: сейчас ее опубликовать или придержать до осени. После этой статьи меня непременно убьют, – он говорил это в шутку, смеясь, а оказалось – предвидел свою смерть от руки убийцы.
Отсмеявшись, он стал серьезным.
– Наверное, все-таки придержу… Уж очень хочется дома спокойно порыбачить (он любил рыбалку).
Осенью его не стало...
Мне позвонила подруга, она первая услышала сообщение об убийстве. Я в это время была в Москве, и поскольку проститься с Зурабом мне не довелось, он по- прежнему остается для меня живым.
Не знаю, сколько пройдет времени, но однажды мы обязательно встретимся… И хотя на том свете люди не узнают друг друга, меня узнает его собака – тот самый каштанового цвета доберман с добрыми глазами.
Значит, мы непременно встретимся – там, за дальним плесом вечности…
Юлия СОЛОВЬЕВА
Газета «Республика Абхазия», № 125 за 2014 год (публикуется с сокращениями)
