Торжества, связанные с юбилеем Константина Озган, пройдут осенью нынешнего года.
А сегодня мы предлагаем читателям «Республики Абхазия» отрывок из неопубликованных воспоминаний К.К.Озган, которые вскоре будут изданы отдельной книгой.
Абхазское «Письмо 130-ти» ЦК КПСС, ЦК КП Грузии, Абхазский обком партии восприняли отрицательно. И обком партии осудил (отчасти он вынужден был это сделать) и «Письмо» в целом, и тех, кто его подписал. В ответ на это во всех районах Абхазии прошли массовые митинги. Я был тогда начальником Управления сельского хозяйства Гудаутского района и в соответствии с этой должностью – членом бюро районного комитета Компартии. Помню, что первое собрание в защиту «Письма» и его авторов состоялось в селе Абгархуке, куда вынужден был приехать тогда первый заместитель председателя Совета Министров Абхазии Борис Адлейба и привезти текст «Письма 130-ти», который здесь же и зачитали. Участники собрания, а это были интеллигенция, труженики и руководители района, восприняли его бурными аплодисментами.
Когда завершилось собрание, кто-то схватил микрофон и объявил, что завтра в селе Лыхны состоится всеабхазский сход.
Назавтра – полная людьми Лыхнашта. Приехало всё руководство Абхазии. И на этом сходе ещё раз заставили прочитать «Письмо 130-ти». К тому времени несколько его подписантов – Юра Аргун, Алексей Джения, Лесик Ахиба – были исключены из Коммунистической партии. Собравшиеся потребовали их выступления. Выступил Алексей Джения, очень умно. И народ поддержал его. Потом выступили многие другие активисты, говорили о том, что происходит в Абхазии, что политика Берия и Сталина продолжается, что долгие годы не решаются проблемы Абхазии – топонимики, кадровые, отсутствуют телевидение, университет... даже о том, чего не было в «Письме», говорили.
После окончания этого митинга и ЦК КПСС, и ЦК КП Грузии почувствовали, что народ полностью на стороне авторов и подписантов, против того, что происходит в Абхазии – и в вопросах экономического развития, и в расстановке кадров, и топонимике и т.д. В общем, поняли, что с ситуацией в Абхазии шутить нельзя и надо процесс сделать управляемым. И с этой целью на второй день в Гудауту приехал Павел Георгиевич Гелашвили – председатель Президиума Верховного Совета Грузинской ССР. Его прислали потому, что ранее, в 70-е годы, он работал председателем Совмина Абхазии. А Шеварднадзе считал, что Гудаутский район – это самый опасный для них, и Гелашвили может поговорить с гудаутцами.
В райкоме партии собрался актив, и Гелашвили выступил перед ним. Но с самого начала повёл себя так, что хочет дать знать о своём не очень серьёзном отношении к поднимаемым вопросам, да и что сами вопросы тоже не очень серьёзны, а надо просто работать.
Я, конечно, присутствовал, наблюдал за людьми в зале и чувствовал, что они не воспринимают его слов, нервничают, что надо кому-то выступить и сказать Гелашвили, что он не прав.
Я выступил. И сказал примерно следующее: всё, о чем вы говорите, и ваше несерьёзное отношение к происходящему здесь – свидетельство того, что вы не обо всём хорошо знаете, что вопросы, которые ставятся, – правильные. А вы приехали сюда сказать нам, что якобы ничего страшного не произошло. Вы не знаете, как народ думает, что у него на душе. Помню, сказал ещё: вам надо бы зачитать все вопросы «Письма» и доложить, что будет решаться, а что – нет. Уверен, не найдётся ни одного из них, который не надо бы решать. Другое дело – сможете ли?
Я сказал, что нас волнуют настроение народа и поднимаемые проблемы, что дальше так продолжаться не может. Что ещё свежо в памяти то, что сделали Сталин и Берия с абхазским народом, что народ хорошо помнит, как опустевшие села Абхазии заселяли грузинами и мингрелами, что до сих пор «слышим» лай собак в опустевших абхазских сёлах и дворах, и абсолютно не хотим и не допустим повторения этого.
Когда закончил выступление, до сих пор помню, весь зал очень долго и стоя аплодировал, и после этого все члены актива стали горячо выступать
Да, был и такой штрих. Когда я начал выступать, а выступал я с места в президиуме, Гелашвили стоял у трибуны и, повернувшись ко мне, всё выслушал стоя, забыв, что надо сесть. И когда пошли аплодисменты, понял, что произошло: это член бюро райкома так выступил и ему аплодируют... Пришёл в себя и сел на своё место.
Иван Лакербая, Ваня Шамба и другие активисты выступили в поддержку меня и «Письма». Гелашвили уехал из Гудаутского района убитым, перебитым и не знал, какой искать из положения выход.
Это был переломный момент для района и республики. Момент, когда актив района сказал своё твёрдое слово. После этого во всех районах начались волнения, митинги.
Вскоре освободили от должности первого секретаря Гагрского горкома партии Гиви Кванталиани – грузина – и назначили на его место мингрела Галактиона Начкебия, работавшего до этого секретарём Гулрыпшского райкома. В тот же день, когда Галактион сидел в кабинете, собрав членов бюро горкома партии, и рассказывал, как им надо работать, актив города Гагры узнал, что горком партии окружен абхазцами со всей зоны города Гагры, хотя в ту пору их было меньшинство. И актив, к его чести, сказал, что Галактион должен уйти, народ его не приемлет. Такого в истории партии не бывало. И ЦК КП Грузии вынужден был его освободить, а туда перевести из Гудауты первого секретаря Астико Гварамия.
Встал вопрос: а кто же будет первым секретарём Гудаутского райкома партии?
Я помню, утром позвонил мне завотделом райкома Герасим Мамедович Гунба, умный и порядочный человек, очень тепло его до сих пор вспоминаю. Сказал, что должен состояться пленум райкома партии. А у меня на этот день была назначена встреча в селе Анхуа, дожен поехать. И пошёл сказать об этом находившемуся ещё в Гудауте Астико Гварамия – мол, если ничего серьёзного, то я поеду в село. Но мне было сказано, что должен остаться, что секретарь ЦК КП Грузии (Шеварднадзе или Колбин, не знаю, кто из них) сообщил, что первым секретарём райкома изберут меня.
Через час под бурные аплодисменты я был избран. И тот год оказался очень активным для Абхазии.
Что я тогда мог чувствовать? Во-первых, я считал, а мне было 38 лет, что быть руководителем района сложно, тем более в той критической ситуации. Но страха не было, думал об одном (бывал на пленумах, когда избирали секретарей райкомов, видел различные ситуации): почему меня избрали под бурные аплодисменты, что от меня ждут и почему ждут?
Я и потом много думал. Понятно, что пленум считал: если так смело выступил перед Гелашвили, то и интересы народа будет защищать смело. Но почему ЦК КП Грузии на это пошёл? Ведь за такие дела не назначать, а исключать из партии полагалось...
В Тбилиси, видимо, считали, что Озган может повлиять на актив Гудаутского района, а если здесь будет спокойно, то это отразится на всей Абхазии, и не будет ярых, направленных антигрузинских выступлений.
И я потом убедился, что в 70–80-е годы Гудаутский район оказался в эпицентре всех политических событий в Абхазии, и всегда для Грузии было проблемой: что скажет гудаутский актив. А актив был сильный, сильные личности – руководители колхозов, предприятий, интеллигенция, работники райкома, райисполкома, редакции газеты.
