Я хочу рассказать о своей бабушке – Галине Викторовне Вилковой. Она оставила огромный след в моей жизни, принимала участие в моём воспитании, и именно она заложила тот культурный код, который впоследствии во многом определил мой выбор – связал мою жизнь с русской словесностью и привил любовь к русской литературе.

Моя бабушка родилась в 1946 году в селе Медведёвка Кусинского района Челябинской области. Я там никогда не была, но со слов бабушки, у которой был волшебный дар, о котором знали только я и мои братья и сёстры, она умела как никто другой рассказывать сказки, я ясно видела Медведёвку в своём воображении: там всегда зима, вьюга, много блестящего снега, который ложится пушистыми сугробами. Там обязательно стоят избы, в избах есть сени, а в сенях стоят валенки, которые, оказывается, не знают разницы между правой и левой ногой, а с валенок стаивают последние снежинки, принесённые со двора. В углу стоит большая квадратная лопата со старым, потрескавшимся черенком – для уборки снега возле порога избы. А внутри самой избы – печь. Настоящая белая сказочная печь! Та самая, на которой, наверное, сам Емеля по-щучьему велению к царю ездил. Бабушка говорила, что печь была её любимым местом в доме, ведь там было так тепло и уютно лежать и читать книжки. А ещё бабушка рассказывала, что её отец, который происходил из древнего рода, в котором почти все мужчины становились кузнецами, предостерегал её от чрезмерного увлечения книгами. Чего он опасался, я не понимаю, но бабушка, будучи тогда ещё не бабушкой, а девочкой, старалась делать это незаметно для отца.

 В Медведёвке, грезившейся мне ни чем иным, как царством Морозко, были неведомые мне самовары, бани, колодцы, карьеры, оставшиеся от добычи ископаемых, лопуховые поля. В селе моей другой бабушки – Риммы, в селе Лыхны, куда меня часто отправляли летом, совсем другой быт: просторный двор, апацха, дом для гостей, амбар для кукурузы, костер, над которым варится мамалыга и коптится аппетитный круглый кружок сыра, беседка с набухшим и почерневшим от налившегося сока и щедрого солнца виноградом, корзины, которые вот-вот наполнят урожаем, суетливые, ловкие хозяйки, готовые в любую минуту накрыть стол для новоприбывших гостей.

 Та же картина была и в селении Бармыш, где находится мой отчий дом – святыня любого абхаза, которая несет в себе сакральное значение. Мой дедушка со стороны отца вырос в этом доме, воспитывали его братья, потому что мать и отец умерли очень рано, особенно по меркам абхазских долгожителей. С раннего детства его любимым занятием была верховая езда, которая в крови у всех горцев. Дедушка на протяжении всей своей жизни с большим трепетом относился к земле, уважал труд, умел ценить жизнь. Традиционное обращение абхазов к дедушке – «дадука» – мне, к сожалению, произнести не удалось, поскольку мой дадука – Карбей Папба скончался, когда мне было два года. В Бармыш мы часто ездим и сейчас, встречаем праздники, навещаем могилы. Особое место в жизни нашей семьи занимает праздник Ажьырныҳәа – день сотворения мира и обновления, который приходится на тринадцатое января.

Возвращаясь к бабушке Галине, помню, она много рассказывала мне о русских банях. В баню нужно было ходить часто, чтобы не болеть. У каждого в деревне баня своя. Большая, добротная, справно сколоченная – гордость двора. В сарае, который рядом с баней, стоит и жуёт сено корова Майка, с которой у бабушки был связан целый цикл историй. Майка была умной и хитрой коровой, умела обходить препятствия, по-доброму обмануть хозяев. Забегая вперёд, скажу, поскольку мать моей бабушки скончалась очень рано, и двор остался без хозяйки, то бабушкин отец, мой прадед Виктор, надевал передник покойной жены Анастасии и шёл доить Майку. Майка подпускала к себе только хозяйку, и он, таким образом, старался обхитрить корову. Когда бабушка окончила школу и начала учиться в Златоусте в строительном техникуме, она получила телеграмму от отца с сообщением, что старую корову Майку продали, бабушка тогда горько заплакала, а её соседки по общежитию не поняли, почему она так расстроилась. Кроме коровы Майки у них ещё был рыжий конь, его звали Меринь (так произносила его кличку бабушка). Когда наступали полевые работы, он был самым выносливым и терпеливым среди всех лошадей колхоза.

Воспоминания о своей матери у бабушки были самыми тёплыми. Моя прабабушка была красивой, статной, высокой женщиной, ее образ у меня неизменно связан с тугой длиннющей сказочной косой – гордостью и силой женщины. Её ранний уход из жизни всколыхнул тогда всю деревню, она была очень доброй, гостеприимной, хозяйственной и аккуратной в быту, а прадед мой после неё больше не женился. Свою дочку – мою маму – бабушка назвала в честь своей мамы Анастасией. Была у прадеда сестра – тётка Паня, которая жила неподалёку, вот она и многому научила мою бабушку.

Матерью моего прадеда Виктора была Матрёна. Свою внучку Галинку – мою бабушку – она очень любила, рассказывала, как научиться говорить с природой, понимать её, была очень религиозной женщиной и водила внучку на службу по большим православным праздникам. До церкви идти было немало – километров четырнадцать, и если по дороге их настигал дождь, они прятались в стоге сена, которые часто попадались по пути. Пока они пережидали непогоду, Матрёна рассказывала разные небылицы о чертях, русалках и леших, а моя бабушка внимательно слушала, очевидно, для того, чтобы потом, много лет спустя, рассказать эти сказки нам – своим внукам. Матрёна была воспитанницей Смольного института благородных девиц, чем очень гордилась, и  если Галинка называла её «бабой» или просто звала «ба», та всегда говорила, что она «не баба, и бабой никогда не была».

Когда в Медведёвку приезжала «передвижка» – именно так советские жители называли передвижной «кинотеатр», то вся деревенская молодёжь старалась попасть на киносеанс, прихватив с собой кулёк жареных семечек. Отец Виктор не разрешал Галинке «ходить в кино», а добрая мама Настя отпускала её, но всегда просила вернуться вовремя, а мужу говорила, что отправила дочь к Паньке, помогать.

В Златоусте, в строительном техникуме, её направили на практику в Абхазию, далёкую, незнакомую, непохожую. Одинокая скромная девушка, никогда не видавшая моря, всё сравнивала Уральские и Кавказские горы, но Абхазию полюбила. Может быть, потому, что полюбила моего деда Анзора, геолога, который решил жениться на понравившейся ему Гальке. У них родилось пятеро детей, самая младшая дочь в семье – моя мама Анастасия.

Бабушке было нелегко: она работала в санатории «Скала», уделяла много внимания сыновьям и дочерям, заботилась о муже, но зато обе мои тётушки и мама умеют, я уверена, как никто другой в Абхазии, лепить пельмени – они всегда были любимыми, как привезённое с далёкой Родины окно в свой собственный, самобытный мир, где пельмени лепят и кладут на подоконник с улицы, ведь так они быстрее заморозятся.

Тяжёлые годы Отечественной войны народа Абхазии и послевоенный период ослабили бабушку. А ранняя смерть мужа сделала её из румяной русской красавицы одряхлевшей старушкой.

 Последние годы жизни бабушка Галя особенно часто вспоминала свою Медведёвку. И у меня не выходили из головы её дома́, сани, карьеры, бани, бабушкина одноклассница Люська Усольцева, которую воспитывали осиротевшие после войны братья, отчего она сама была по-мальчишески резвой и бойкой, облизывала червяка перед тем, как прикрепить его к удочке, дёргала девчонок за косички, а Галинку не обижала; стоял перед моими глазами и незнакомый парнишка-сирота Шаша, которого выкармливали всей деревней; и все те, кто остался там, в далёком, заснеженном Урале.

Моей бабушки не стало, когда ей было шестьдесят семь лет. О её смерти мне сообщила моя классная руководительница, шёл четвёртый урок, а я училась в третьем классе.

Мы с мамой и папой как-то поехали в гости к маминой сестре – моей тёте Жанне. Жила она в самой настоящей неподдельной России – в Рязани. Это было начало декабря 2013 года, на улице стоял трескучий мороз, температура порой доходила до минус тридцати, что для нас, привыкших к теплым абхазским зимам, было большим удивлением. Там я увидела, что такое сугробы, сени, баня, березы, колодцы, там я подумала, что, наверное, здесь тоже есть коровы Майки, тоже есть соседи Усольцевы и тётя Паня, и, наверное, здесь тоже есть девочка Галинка. Для меня тогда воссоздался образ России, натуральной, вековой, сказочной России. Той России, из которой бриз Чёрного моря и крик чаек забрали мою бабушку Галю в Гагру. Той России, о которой писал Пушкин, когда брал сюжеты из народных сказаний о русалках, домовых, гаданиях и символах. Той России, про которую написал Есенин в своём простом, но таком точном стихотворении «Берёза».

Бабушки нет уже одиннадцать лет. С каждым годом я забываю по одной сказке из рассказанных ею. Но самой бабушки мне никогда не забыть. Я горжусь тем, что Галина Вилкова из Медведёвки, в которой мне, наверное, не побывать никогда, была моей бабушкой. Культура, заложенная во мне её воспитанием, зиждется на русских сказках, легендах тысячелетнего Урала, драгоценных каменьях, деревянных избах, гаданиях на Святки. И культура эта переплетается с самобытным фольклором, удивительными традициями, гостеприимством и незыблемыми адатами вековой страны Абхазии.

Диана ПАПБА, студентка 4-го курса филологического факультета АГУ