Героические и трагические события военной поры еще предстоит изучать, но есть и другие, вовсе неизвестные страницы истории того времени ‒ это любовь на войне. Да. Любовь. И она тогда имела место, и была многоликой в зависимости от ситуации, в которой проявлялась. Жены со слезами на глазах провожали мужей на фронт, благословляли, молились за них днём и ночью. Они как могли облегчали им жизнь и в тылу, и на оккупированной территории, кормили, обстирывали, перевязывали раны, поддерживали морально. А девушки... Кто знает, как болело сердечко в ожидании весточки от милого, с которым ещё не успели сочетаться узами брака? Порой девушки шли на войну вслед за любимыми, чтобы быть рядом, становились санинструкторами или брали в руки оружие. Так поступила Татьяна Кочий, которая в 16 лет прибыла в Абхазию из Кабардино-Балкарии следом за своим парнем-добровольцем Омаром Кочиевым. Здесь они создали семью, вместе воевали, переносили сообща все тяготы. А для Романа Дгебиа талисманом на войне стала фотография любимой девушки, моей подруги Дианы Гумба, которую он всегда носил с собой. Диана ушла из жизни от тяжёлой болезни в январе 1992 года. А Роман погиб в июле 93-го. Незадолго до этого его видели друзья Дианы. Он вытащил снимок из внутреннего кармана, посмотрел на неё и сказал: «Я знаю, я не вернусь. Диана мне снилась». Эти слова, к сожалению, оказались пророческими. И сегодня в доме Романа есть уголок, где вместе с другими памятными его вещами находится и фотография любимой девушки.
Как бы ни было тяжело, жизнь брала своё. И даже в такое сложное непредсказуемое время, когда каждый день, любой миг мог стать последним, люди влюблялись, встречались, создавали семьи в надежде на лучшее. А кого-то в критический момент, возможно, эта любовь, переполнявшая сердце, спасла, дала силы выстоять, выжить.
Да, любовь всегда приходит внезапно. Она заполняет собой всё – внутри тебя, вокруг, и, главное, даёт стимул бороться до последнего, ведёт через тьму к свету. Велика и безгранична эта спасительная сила любви! И как не дрогнуть сердцу при думах о том, сколько юношей и девушек так и не смогли насладиться ею, а кто-то даже и не успел познать это прекрасное чувство.
Любовь добровольца
Пронзительно трогательна любовь добровольца из г. Полевской Свердловской области Радислава Киньзяева к абхазской девушке. Для него эта любовь, хотя и безответная, ‒ и счастье, и мечта, и тоска, и спасение, и надежда на выход из тьмы. И она ‒ то грозная, то пылкая, то нежная выливалась в поэтические строки, порой напоминающие есенинскую, и не только манеру письма. Но... ведь есть в них и нечто своё ‒ нежное, искреннее, щемящее сердце чувство, заставляющее сопереживать:
Счастье ты моё
синеглазое,
Счастье ты шальное,
как ветер.
Заболел я смертельной
заразою,
И скрутило меня за вечер.
Мне теперь далеко
не до смеха,
Образ твой
постоянно со мной.
Я постыдно,
без всяких успехов,
Проиграл тебе этот бой.
Я молюсь,
чтоб скорее прошли
Две недели,
как срок наказания,
Чтоб глаза
осветили твои
Помраченное болью
сознание.
В перерывах между боями, в короткие промежутки тревожного затишья парень находил утешенье в своей неразделённой любви, делясь в стихах чувствами, эмоциями, думами:
День догорает, как свеча.
И пусть сгорит.
Зачем мне день?
О чем сегодня
нам молчать?
Скажи мне, тень.
О чем мне думать
в тишине,
Закрыв глаза, закрыв глаза,
И чья сегодня капнет мне
На грудь слеза?
День догорает, как пожар,
И я сижу совсем один.
Мне тяжело,
мне очень жаль
Девчонку ту, что я любил.
День умирает, как больной
В щемящей душу тишине.
Ну почему ты не со мной?
Ну почему я на войне?
Вот я совсем один сижу,
Зажав в своей руке платок.
Кто мне ответит, почему,
И от чего он так промок?
Да, и Радислава тревожили мысли о том, что его любовь пришла не вовремя, но он гнал их от себя, не пытаясь бороться с чувством, овладевшим им целиком. Он бросился в него, как в омут с головой, и был счастлив, что нашёл для себя в этой любви свой спасательный круг:
Здесь было всё:
и танки, и награды,
Большие поздравления,
чины.
И даже было то,
чего не надо –
Любить нельзя
в периоды войны.
Здесь было имя тёплое,
как лето,
Короткое, как выстрел
или нож.
Шепну его ‒
и улыбнусь при этом,
Расслаблюсь и погибну
не за грош...
И сегодня она, как негасимая звезда в далёком небе, дарит свет тем, кто читает искренние, тёплые, щемящие сердце стихи парня, отдавшего жизнь за свободу нашей Родины:
Чёрная печаль,
загрустил мальчишка,
Ты не отвечай ему
грубо слишком.
Чёрная тоска
сердце закружила.
Знаешь, без тебя
он уйдёт в могилу.
Он сидит один,
пасмурный и хмурый.
Он тебя любил,
в нём любовь проснулась.
Заиграла грусть
на струне душевной,
Защемило грудь
и пошло по нервам.
Он тебя любил,
как никто не любит,
Он сегодня был,
а потом не будет.
В свой последний миг,
когда смерть закрутит,
Он подавит крик,
как тебя он любит.
Он ни с кем делить
свою боль не станет.
Он умел любить,
словно пулей ранить.
Он во сне шептал,
он тобою бредил,
Он твои уста,
как цветы заметил.
С губ его сошло тихо-тихо:
‒ Гунда,
Как мне повезло! ‒
и упал на грунте.
Черною любовью
он тебя любил,
Он погиб не больно,
он счастливым был.
Гунда о Радиславе
Перебираю в руках маленькие, пожелтевшие от времени листочки, исписанные наспех Радиславом в минуты затишья. Это и стихи, и письма любимой девушке, на которые он так и не получил ответа. Но, главное, у него была любовь, была надежда... Красивый почерк, искренние, тёплые слова, а порой такие горячие, словно вот-вот прожгут бумагу:
Ты ‒ мой сон, ты ‒ мой стон,
ты ‒ мой бред,
Ты ‒ мечта,
вся в кудряшках волос.
Я влетел мотыльком
на твой свет.
Я увидел тебя,
и слетел под откос...
И ещё:
... Я молюсь,
я кричу в небеса,
Хоть один,
помогите мне, боги!
Пропадает живая душа,
Не пройдя половины
дороги.
Все эти и другие стихи Радислав Киньзяев посвятил известной абхазской поэтессе Гунде Квициния. Это ей он писал письма, её он любил безответно. И я предложила Гунде рассказать о нём.
‒ Радислав воевал на Восточном фронте с моим зятем, ныне покойным Русланом Цвижба, ‒ вспоминает Гунда. ‒ Как он попал в Абхазию, я не знаю. Мы познакомились где-то в январе в доме моего зятя и сестры в селе Члоу, куда нам удалось переехать перед широкомасштабным наступлением. До этого мы находились у бабушки в селе Атаре. Это был страшный год ‒ время большой войны и большого снега. Стояла холодная и снежная зима, редкая для Абхазии. Шёл снег, он лежал уже по пояс, но и не думал переставать, как будто хотел скрыть под собой всё ужасное, чёрное, грязное, что принесла война. Я смотрела и смотрела на него, и вдруг увидела в этом снежном мире где-то вдалеке две чёрные точки, которые постепенно превратились в еле различимые силуэты. И вскоре к дому приблизились ребята, которые казались совсем юнцами. Один из них с непокрытой головой, легко, не по-зимнему одетый. У него были чёрные, как смоль волосы в белых снежинках, ярко выраженное татарское лицо, скулы, глаза, которые то и дело, как светом, озарялись улыбкой. Так к нам в дом попал Радислав, Радик. Он замёрз, устал, был голоден, но полон жизни, и как будто излучал энергию и тепло. Он был доброволец, и когда пришли другие бойцы сменить их, Руслан привёл Радика домой покормить и дать возможность отдохнуть. Тогда хлеба не было, а он не мог кушать абысту и акуд. Сестра моя жарила для него картошку, и это для него был праздник.
‒ Можешь вспомнить какие-либо забавные случаи, связанные с Радиславом?
‒ Конечно. Кто-то сказал ему, что я пишу стихи, и он стал читать мне свои, потом передавать исписанные листочки через тех, кто заходил к нам или шёл мимо. Дом стоял у дороги, так что мало кто обходил его стороной. Тогда был хороший урожай картофеля, да и других овощей. Сестра Щазина всех встречала, помогала чем могла. Мои племянники были маленькие, запомнили несколько строк из стихотворения Радика:
Причёска ‒
фонтаны Парижа.
Глаза, словно тысячи звёзд.
Я больше тебя не увижу.
Обидно и горько до слез.
Завидев Радика, они прыскали от смеха и начинали кричать, переиначив на свой лад: «Причёска ‒ Парижа фонтаны». Мне было очень неловко, пыталась угомонить их. А однажды сестра готовила обед, и дрова закончились. Мы с Радиком пошли дрова пилить. Он не умел, и я тоже. У меня даже немного лучше получалось. Я говорю: «Держи пилу», а дети смеются: «Не умеет пилить, не умеет», падают в снег. Холодно, мы по уши закутанные. Так и стоит перед глазами эта картина, где Радик живой, улыбающийся. Всю войну прошёл, а после войны трагически погиб. Так жаль. Ему было 24 года.
‒ Как долго вы общались?
‒ Месяца три, пока не улетели на вертолёте в Гудауту. Потом мне передавали известия о нём, письма и стихи. У него другой менталитет. Он никак не мог принять, что его чувство безответно, что у нас и мужчины так открыто не выражают свои чувства, эмоции. В одном из писем он пишет: «Как ты там? Вспоминаешь ли меня хоть иногда? У меня всё хорошо. Очень-очень скучаю по тебе. Даст Бог, скоро война закончится, и мы снова увидимся с тобой. Тут меня снова зацепило пулей, пришлось несколько месяцев проваляться в больнице. А в общем, ничего страшного, всё хорошо...» На самом деле ранение было серьёзное, его отправили в госпиталь в Ткуарчал.
‒ Что тебя удивляло в нём?
‒ Удивляла его легкость в жизни. В то время все были обременены, всем приходилось тяжело, и эта тяжесть чувствовалась в каждом, давила даже воздухом, а Радик был другой. И ему было нелегко, но он нёс свою необычайную лёгкость, свою радость и окрыленность, как дар, всем людям. Рядом с ним было спокойно. Его удивительное жизнелюбие передавалось другим, придавало силы. Ребята тянулись к нему, появилось немало друзей. Весёлый, открытый, с хорошим чувством юмора, он притягивал к себе, как магнит. Мало кто мог увидеть в этой лёгкости едва-едва уловимое, грустное, щемящее, нечто до боли трогающее. Искренний, открытый, какой-то незащищенный, он нёс в себе тайну поэтического слова, которая и делала его не похожим на других, таким простым и в то же время непонятным, как будто бы обычным, но и странным. Я думаю, это потому, что поэт и война ‒ несовместимые понятия, это то же самое, что и ребёнок на войне. И наша война потребовала в жертву таких поэтов, как Таиф Аджба, Саида Делба, Александр Бардодым, и таких, пока никому неизвестных, как Радислав Киньзяев (кто знает, сколько их ещё было), чьи стихи и песни рождались в окопах и в большинстве своём не доходили до нас, пропали на войне, а те, что дошли, бережно хранятся, но не изданы и ждут своего читателя. У меня в планах собрать стихи Радика в одну книгу и издать ее в ближайшем будущем. Память о нём должна остаться. Сразу после войны в 1993 году я подготовила радиопередачу, в которой рассказала об этом добровольце-поэте и прочитала его стихи. Но этого мало. Он заслуживает большего, как человек, как воин, как поэт. И мой зять, и другие бойцы нередко рассказывали, как достойно вел себя в боях Радик, всегда на передовой, всегда готов помочь друзьям, поддержать и словом, и делом. Это был профессиональный боец-гранатометчик, чувствовалось, что с опытом боевых действий. Бойцы уважали и ценили воина-поэта с бесстрашным сердцем и тонкой ранимой душой. Он приехал в Абхазию осознанно и воевал осознанно. Это видно и по его стихам.
У него есть такие строки:
За боль твою, за сердце,
за глаза,
За всё, коль не погибну,
отомщу.
Абхазии кровавая слеза
Ещё не раз
вернётся палачу.
Радик искренне полюбил Абхазию и мечтал остаться жить здесь. К сожалению, мы почти ничего не знаем о нём. Сам Радик рассказывал, что вырос он в детском доме, был женат, разведён, дочке полтора года. Он не любил много говорить о себе, а чувства и мысли выражал в стихах. Когда я их читаю, кажется, будто они торопились родиться, а родившись, торопились успеть пожить некоторое время в наших сердцах так же, как торопился жить и любить их автор. Мне кажется, эти стихи написаны не по одному, а по несколько сразу, на одном дыхании, это чувствуется во всём. Будто перед смертью на него снизошла благодать Божия. Может, его стихи не так гармоничны, не на уровне высокой поэзии, но они откровенны и трогательны, исповедальны. Это искры его любви, его сердца, которые каким-то чудом долетели и до нас. В нашей тогдашней безысходности я, да и многие другие жили этими стихами. Они были для нас как поток свежего воздуха, как глоток живой воды.
Влюблённый поэт на войне. Можно догадаться, как ему было тяжело, но он знал, что воюет за правое дело, и за то, чтобы его любимый человек мог жить в тишине и счастливом мире.
Спи спокойно,
любимый малыш.
Здесь в окопах
поймут и оценят.
Это словно награда ‒
ты спишь
И никто в твоё тело
не целит.
Он предсказал свою смерть в стихах, видимо, неосознанно на уровне подсознания чувствовал её приближение. И всё же не пытался спастись.
Свет его звезды
Надеюсь, что у Гунды получится издать книгу стихов добровольца Радислава Киньзяева и тем самым подарить ему вторую жизнь. Он этого достоин.
Да, у каждого своя звезда и свой срок, когда она погаснет. Но бывает и так, что жизнь человека погасла, а звезда его всё продолжает и продолжает светить людям, то и дело напоминая о его добрых делах и помыслах, особенно если уходит такой светлый человек, как Радислав. Неслучайно поэт-воин был носителем этого имени ‒ славящий радость, приносящий в дар радость людям. Таким он и был. Таким запомнился тем, кому дорог. Таким остался в своих стихах.
Лейла ПАЧУЛИЯ
