Первые интервью

Мои первые пицундские интервью при­шлись на сентябрь 1984 года… Когда мы с директором Пицундского УБОНа Зина­идой Базба закончили разговор, солнце стало уже клониться к закату. Я решила остаться в Пицунде и направилась к много­этажным корпусам пансионатов Литфонда и издательства «Правда». Директором по­следнего – в нем отдыхали и писатели, и журналисты – в тот период работал Фео­фан Николаевич Сингеров, с которым мой отец дружил с юности. В холле пансиона­та я увидела немало знакомых из «Комсо­мольской правды», и все они стали заинте­ресованно расспрашивать, как у меня дела, как привыкаю к работе.

В приемной Сингерова я представилась секретарю как журналист, не называя фа­милии, а когда она провела меня в кабинет, где директор вел оживленный разговор с гостями (судя по всему, близкими ему людьми), я полушутя заметила, мол, жур­налиста Феофан Иванович знает с детства. Но узнать меня он, конечно, не смог! И тем лучше удался сюрприз. Когда все, наконец, выяснилось, Феофан Николаевич очень об­радовался, с восторгом стал рассказывать о моем папе (во время Великой Отечествен­ной войны папа был летчиком-истреби­телем), об их юности. А я тем временем спросила, есть ли среди гостей пансионата люди, разговор с которыми может заинтере­совать читателей «Советской Абхазии».

Интервью со многими из гостей домов творчества могли бы украсить полосы на­шей газеты, но я выбрала двоих – поэта Николая Доризо и Аркадия Стругацкого – одного из братьев Стругацких, авторов повестей «Понедельник начинается в суб­боту», «Пикник на обочине», «Трудно быть Богом» и др.

Сначала меня проводили к Доризо. В но­мере царила обстановка легкой творческой расслабленности. Повсюду в вазах стояли цветы, вазы с фруктами… Очаровательная жена поэта призналась, что и от отдыха можно устать, а вот Николай сразу подчер­кнул: здесь, в Пицунде, ему как-то особен­но хорошо пишется. Даже во время беседы он несколько раз просил прощения и уеди­нялся с маленькой книжечкой – записать посетившую его строчку или идею. Тогда мне показалось это смешным – в молодо­сти голова представляется вполне надеж­ным хранилищем всяческих идей.

Николай Доризо был отлично знаком с нашей абхазской писательской элитой (я имею в виду поэтов и писателей), знал их семьи, творчество, стихи многих перево­дил. К сожалению, текст того интервью мне найти не удалось, но, как я припоми­наю, речь в нем шла о гражданской смело­сти творческого человека вообще и поэта в частности.

Поднимаясь к Аркадию Стругацкому, я немного волновалась. И хотя сама я не принадлежала к числу поклонников науч­ной фантастики, страстными почитателями прозы Стругацких были мои друзья и брат Юрий. В номере Аркадий Натанович был не один, кто-то из его окружения провел меня на балкон, за красивый столик. Снача­ла мы молча наблюдали, как, лизнув море, скрылись за горизонтом последние лучи солнца, как воцарились сумерки, и только потом начали знакомиться. Узнав, что я из республиканской газеты, Аркадий Натано­вич удивился: «Вы уверены, что наша бе­седа может быть кому-то интересна?» (Он, конечно, не читателей имел в виду…). Ведь это была середина 1984 года, и если первые произведения братьев Стругацких соответ­ствовали требованиям антиимпериалисти­ческой прозы, то каждая новая работа, по мнению критиков, в идеологическую канву того времени вписывалась все меньше и меньше. Это сегодня произведения братьев Стругацких можно скачать в интернете, они изданы на десятках языках мира, а тог­да молодежь даже пересказывала их друг другу, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Номера журнала «Техника – молодежи», в котором печатали Стру­гацких, и альманахи НФ зачитывались до дыр без всякого преувеличения. Так что на вопрос Стругацкого я уверенно ответила: люди, которые любят фантастику, имеют право знать, что побудило вас с братом пи­сать именно в таком жанре, как вы к этому пришли, как складывается ваша жизнь во­обще, и т.д.

Если бы не черновик письма брату, на­писанного в тот же вечер, чудом сохранив­шийся в домашнем архиве, сейчас я смогла бы припомнить лишь атмосферу доверия, в которой проходила наша беседа, да еще один, не ускользнувший от моих глаз тро­гательный штрих… Аркадий Натанович из уважения к коллегам – абхазским писате­лям, чтобы не ошибиться в произношении некоторых фамилий, перед началом разго­вора записал их на уголке газеты и украд­кой бросал туда взгляд.

А брату я написала, что Стругацкий по­тряс меня как личность – при том, что этот крупный и, по всему видно, великодушный человек, держался скромно и даже застен­чиво. А когда он признался, что в детстве они с братом увлекались комиксами и при­думывали их сами, все напряжение первых минут и вовсе прошло, мне стало очень весело. Неслучайно же, как я написала в тот же вечер своему брату, он напомнил мне Винни-Пуха – героя мультфильма, только уже солидного, много повидавше­го. Он рассказывал мне о своей юности, о съемках «Сталкера», о Тарковском, о совре­менном кино вообще и о том, как написал свою первую повесть. Во время службы в армии (служил на Дальнем Востоке пере­водчиком с японского) он занимался ана­лизом материалов зарубежной прессы. Так вот, когда в 1953 году американцы прово­дили испытание водородной бомбы – как раз у берегов Японии, на атолле Бикини, в зону взрыва попал японский рыболовецкий трейлер. «Японские рыбаки решили, что загорелось небо, а потом стали умирать», – сказал Аркадий Натанович, и я записала сказанное им дословно. Помню, что я была чрезвычайно горда и счастлива, что позна­комилась с этим замечательным человеком. Никто из нас тогда не знал, что будет пере­стройка, начнут издавать книги, которые, казалось бы, давно сожжены и уничтоже­ны, и почитатели научной фантастики бу­дут сетовать, что «глубина пошла не та… То ли дело Стругацкие…»

Вот какие интересные люди отдыхали и творили в нашей Пицунде.

А с наступлением прохладных дней прославленный курорт становился еще и местом проведения разного рода конфе­ренций и семинаров. Об одном из таких, говоря казенным языком, я и расскажу.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир…

С моей первой поездки в Пицунду про­шло месяца полтора. Как-то нас с коллегой по газете Изабеллой Аргун пригласили в обком комсомола: «Отправитесь на семи­нар молодых журналистов!» Признаюсь, что мы восприняли это без энтузиазма (на­вевало тоску само слово семинар).

Познакомив нас с коллегами с радио и телевидения зав. Отделом идеологии Аб­хазского обкома комсомола Славик Адзин­ба обратил наше внимание, что на откры­тие семинара приедет Гурам Николаевич Енукидзе – секретарь ЦК Компартии Гру­зии по идеологии и, судя по всему, пойдет разговор о проблемах молодежных СМИ. Планировалось, что один из молодых аб­хазских журналистов обратится к Енукидзе с идеей, связанной с укреплением позиций молодежной прессы. Ехать надо было зав­тра рано утром.

Отлично помню, что ночью разразился страшный дождь – тот самый, что в одно­часье превращает бархатный сезон в про­зрачную, но уже стылую абхазскую очень. Под этим дождем мы и приехали в Пицун­ду, в особняком стоящий Дом творчества журналистов и кинематографистов. В на­значенный час все участники семинара собрались в конференц-зале, и началась встреча с Енукидзе. Сначала, как водит­ся, разговор шел на грузинском языке. Но потом организаторы «вспомнили», что на встрече присутствуют специально при­глашенные особые гости семинара из Мо­сквы – журналисты, писатели и другие выдающиеся личности, с которыми пла­нировались беседы молодых журналистов. В частности, уже приехал Тимур Гайдар – высокопоставленный военный, сын пи­сателя Аркадия Гайдара. (Потом, когда он гулял по осеннему пляжу в окружении всех нас, участников семинара, я все старалась прогнать мысль, что именно этот человек и есть прототип Тимура из книги «Тимур и его команда» – отважного юноши, в образ которого я была влюблена в детстве.)

Впрочем, вернемся на семинар. Из-за присутствия гостей, не говорящих по-грузински, а вовсе не из-за нас, представи­телей Абхазии и, по сути, хозяев семинара, аудитория перешла на русский. Каждый вопрос, адресованный Гураму Енукидзе, начинался с изящной прелюдии: «Батоно Гурам! Мы знаем и очень ценим все, что вы делаете для…», и только потом задающий вопрос переходил к сути дела. Вопросы были не очень существенные, больше для проформы. Мы нетерпеливо посматрива­ли на дверь – молодого человека, которому надлежало выступить с предложением от молодежи Абхазии, судя по всему, задержи­вали какие-то непредвиденные обстоятель­ства. А время между тем шло, и вопросы наших тбилисских коллег иссякали. Пере­говариваясь глазами, мы с Изабеллой Аргун убеждали друг друга: «Надо сказать! Давай ты! Нет, лучше ты!» В конце концов, встала я и тоном, каким выносят директивы, зая­вила: «У нас в Абхазии, Гурам Николаевич, нет молодежной газеты! И это серьезно ска­зывается на контактах между районами, мы не можем полноценно делиться новостями. Надеемся, что вы поддержите нашу идею – в Абхазии надо создать молодежную газе­ту, которая будет выходить на двух языках – абхазском и грузинском, и одновременно предусмотреть штат для собственного кор­респондента «Молодежи Грузии», чтобы о наших делах знали и русскоязычные чита­тели!» Миссия была выполнена. Воцари­лось молчание. Потом слово взял секретарь Абхазского обкома партии Руфет Махтович Бутба. Он обозначил ту же проблему уже с государственных позиций. Вслед за ним в разговор включился первый секретарь Аб­хазского обкома комсомола Нугзар Нурие­вич Ашуба. По сценарию это выступление должно было выглядеть как инициатива снизу, и оба руководителя из Абхазии уже с налетом тонкого дипломатического флера говорили о проблемах, с которыми прихо­дится сталкиваться молодежи при трудоу­стройстве, о том, что мы живем в век ин­формации, и многом другом… Но именно с этого момента всем присутствующим стало ясно – мы находимся в Абхазии, и вот они, ее представители, не собираются ничего заискивающе просить, приправляя просьбы комплиментами, а ставят вопросы по-деловому. Изабелла сияла. Оказывается, организаторы семинара уже интересова­лись и нашими фамилиями, и всей нашей делегацией. После этого разговор с секре­тарем ЦК продолжался еще час. Только это был уже совсем другой разговор – непри­нужденный, конструктивный, с обсужде­нием действительно важных для молодых проблем, когда собеседники намечают план конкретных действий. Как рассказывали при последующих встречах тбилисские коллеги, секретарь ЦК потом долго еще приводил им в пример деловую хватку и на­тиск журналисток из Абхазии. Одним сло­вом, мы привлекли к себе внимание. Глав­ным завоеванием было, конечно же, что на всех заседаниях семинара теперь говорили на языке, который тогда знали и понимали все присутствующие.

Кроме того, абхазские журналисты стали самыми популярными участниками семи­нара. К нам то и дело подходили телеви­зионщики, фоторепортеры, а однажды мы удостоились внимания самого Игоря Фе­суненко – международного обозревателя центрального телевидения, объездившего весь мир. Мы проявляли такую активность на встрече с ним, так интересовались спец­ификой работы журналиста-международ­ника, что он, решив продолжить разговор в непринужденной обстановке, постучал в нашу дверь и пригласил на прогулку.

Атмосфера на подобных семинарах де­мократичная, но мы тем не менее ужасно растерялись, увидев телезвезду не на экра­не и даже не за столиком президиума в кон­ференц-зале, а у себя на пороге! Во время прогулки мы расспрашивали Игоря Фесу­ненко о его жизни (о работе его мы знали из передач), а он нас – об Абхазии. Помню, что Изабелла поинтересовалась, чем за­нимаются дети Игоря Сергеевича. Он рас­сказал, что дочь его студентка, что замужем она за музыкантом (мы как-то интуитивно почувствовали, что род занятий зятя Игорю Фесуненко не по душе).

– А как зовут музыканта? – допытывались мы (журналисты как-никак!).

– Андрей Макаревич, – обреченно отве­тил Фесуненко.

– Так это же «Машина времени»! – встре­пенулась было я, но не стала развивать тему.

И хотя уже была написана песня: «Не надо прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнется под нас», Игорь Серге­евич, как и многие в те годы, не очень-то ве­рил в гениальность тех строк и собственно­го зятя, как, наверное, не верил и в то, что в нашем мире и невозможное возможно. А мы верили. Может быть, потому что были мо­лоды, а может, потому, что просто такими родились. Одним словом, мы чувствовали себя у руля машины времени, и сейчас, де­сятилетия спустя, по-прежнему надеемся, что это чувство не покинет нас и впредь.

Юлия СОЛОВЬЕВА

Фото из архива Изабеллы Аргун: на прогулке с международным обозревателем И.Фесуненко