***

... И этот сон мне снится год за годом –

Пророчески-реально нестерпимо...

Сожжён посёлок,

словно мимоходом,

разрушен город

в выжженной степи.

А сон всё снится...

И ребёнок... – вот он! –

в оконной раме вечного ТV –

бредёт, ногами

пепел загребая,

и зорко смотрит

в дымный горизонт.

Под ним – земля сожженная, нагая...

В молитве искажен и ров, и рот...  

Но в тишине не слышно «Авва Отче...»

Век двадцать первый...

Угли многоточий...

Неведомо который час и год...

Сеть порвана...

И город обесточен...

Дитя в степи космической бредёт...

***

Преображение боли

в то, о чем не сказать, –

в небо над полем боя,

где открывают глаза,

смертно обнявшись двое.

Как хорошо им обоим

больше не убивать.

Преображение боли

в песню, что пела мать.

Клонится над тобою,

тянется поцеловать...

«Спой мне, родная,

спой мне, –

шепчет в степи трава, –

в этой пустой обойме

только любви слова...»

Мертвого слышит мёртвый,

Ну, а живой едва ль...

Так мне сказала мама

и повторила сестра

возле сожжённого храма

взорванного родства.

***

Древо рода...

Взорванные корни...

Радиус действия взрыва –

пять поколений...

Я ставлю гильзу

на подоконник,

сквозь неё прорастает ива –

ива без тени.

Тень сгорела

у речки Кальмиус,

что рассекает Донецк

артерией.

Здесь я выросла...

Здесь досталась мне

Песнь песней

на славянском дереве.

Здесь открылась

в разломе века

суть ответа, с небес идущего:

если нация превыше

человека,

Бог вычеркивает

её из будущего.

***

Залечи эту рану, Боже,

на моей душе.

Положи на неё подорожник

и тени стрижей,

что снуют над водою низко

перед самой грозой.

И ещё не забудь монисто

с детской слезой.

Исцели пепелища, руины

и неправый путь.

Положи эту гроздь рябины

на пробитую грудь –

там, где стон безымянный

длится

из раны сквозной...

А потом разорви монисто

с детской слезой.

***

Возможно всё понять

через любовь.

А через ненависть лишь

в цезари прорваться.

Возможно всё простить

через любовь.

А через ненависть –

в истории остаться.

Возможно, всё пройдёт...

И эта боль

опять начнёт душою

называться.

***

Одноклассники мои

полегли в родной степи

в нашем двадцать первом веке.

Не кочевников набеги,

не копыта злой орды –

только я... – и только ты...

Сотни тысяч нас таких же...

Так же, как всплывает Китеж,

так в степи –

всплывает космос,

где расстрелянный подросток

обнимается с убийцей,

что расклеван чёрной птицей.

Чёрный ворон,

что ты кружишь?

Ты зачем с убийцей дружишь?

В небе малое дитя

говорит: одна ладья

нас везёт к иному брегу.

Я – весло, и он – весло...

Нужно вычерпать всё зло,

всё до днища... – из-под Донца,

чтобы не погасло солнце.

А в степи всплывает – космос,

где живёт в скопленье

звёздном

каждый павший в каждом веке.

Только ворон в человеке

сердце все клюёт... клюёт...

Перелёт... И недолет...