В 1972 году окончил факультет живописи Тбилисской государственной академии художеств.
В феврале 2014 года картина художника «Гора, родившаяся вместе со мной» была удостоена первой премии на ежегодном конкурсе «Лучшая работа года – 2013», проводимого Союзом художников Абхазии. Несколькими годами ранее другая картина художника – «В мире чокнутых и скоморохов» – также удостаивалась первой премии как лучшая работа года.
Произведения мастера находятся в картинных галереях Абхазии, в худфонде России, в частных коллекциях России и зарубежных стран.
Сегодня В.Цвижба работает в детском иллюстрированном журнале «Амцабз».
В принципе, представлять читателям газеты художника Виссариона Цвижба особой необходимости нет. Он достаточно известный в мире искусства человек. Но мне, его однофамилице, сестре и близкому ему человеку, давно хотелось сделать с ним интервью. К этому призывала моя профессия журналиста. Поэтому не обессудьте…
З. Ц.
– Ровно год назад, в 80-летний юбилей, Указом Президента страны Аслана Бжания тебе было присвоено звание «Народный художник Республики Абхазия». Ты первый, кто получил это звание?
– Нет. Его получали Хута Авидзба и Ляля Хурхумал.
– Как воспринял присвоение звания? Как должное?
– Я всегда равнодушен к званиям. Художник служит искусству, и получается, будто он продал, предал, обменял свой талант, изменил сам себе. Когда проводятся конкурсные выставки – тогда другое, тогда знатоки оценивают твою работу. А тут что? Народный художник. До этого не художником был?! Может, давать звания и награды нужно молодым, у которых уже есть достойные работы? Для стимула. А когда ты в возрасте, какое это имеет значение… Меня в свое время выдвинули на премию имени Дмитрия Гулиа. Я сказал, чтобы не делали этого, что откажусь от участия в конкурсе. Но меня никто не послушал, представили. Однако еще до конкурса снял свою кандидатуру и написал об этом в газете «Апсны», где также написал, что надо сначала привести в порядок разбитый в грузино-абхазскую войну памятник Гулиа, а потом раздавать премии.
– Ты хотел стать художником?
– С детства мечтал об этом. А когда заканчивал среднюю школу, написал в своем сочинении, что хочу стать портретистом. Была у нас в школе педагог Зинаида Петровна Костикова, она приносила на уроки альбомы с репродукциями картин, различные интересные фотографии, водила по храмам и фактически «заразила» нас искусством, культурой в широком смысле слова. Но так получилось, что я поступил в Сухумский пединститут на факультет иностранных языков. Однако через три месяца я его бросил и перешёл в художественную студию. Отец не знал об этом почти полгода, а узнав, чуть с ума не сошел – бросить институт! Затем смирился.
– Помнишь ли свою первую работу?
– Студийные работы не помню. Гуашь и акварель. Но сохранились впервые написанные маслом два этюда, на них изображена природа гор. Они сделаны летом и вне студии.
Потом были художественное училище и Академия, оба – в Тбилиси.
– Сколько картин написано тобой?
– Кто знает? Не считал ни здесь их сколько, ни в других местах. Продавал. А если продаешь, то они уходят от тебя и практически становятся утерянными.
– Какую работу хотел бы еще создать? Сейчас пишешь картины?
– Конкретно? Сюжетов в голове полно, но желание работать абсолютно отсутствует. Особенно после пожара в галерее. Ощущение сложилось, что изобразительное искусство никому не нужно. Да, есть люди, которые любят его. А государство в лице чиновников? К сожалению, такое отношение с их стороны было многие годы и будет дальше, наверное.
– Какие у тебя есть условия для работы?
– Никогда нормальной, с хорошим освещением мастерской не было. Но если человек хочет работать, то найдет где работать. Мастерская – это и природа тоже. Хотя удобное помещение имеет большое значение для художника. Он имеет дело с материалом, который надо видеть хорошо. Не вслепую же работать. И не каждое освещение подходит. У меня подвальное помещение с маленькими окнами, сырое, картины портятся. А привести в порядок все не получается из-за отсутствия средств. Но жаловаться не стоит. Я не смог создать себе условия, значит, сам виноват.
– Ты славишься как воспитатель-наставник. Продолжаешь ли эту работу? Кто твои ученики?
– Нет, преподавательскую работу бросил. Много времени она отнимает, да и нет особой необходимости в ней. Тогда, когда абхазских художников было мало, существовала даже личная потребность поддержать, воспитать талантливых ребят. Сейчас, слава Богу, есть молодые, но достаточно зрелые, опытные художники, которые могут работать с начинающими. А учеников у меня было много. Тот же Нугзар Логуа, Нодар и Мактина Цвижба, Виталий Кацуба и другие, да и они уже повзрослели.
– Почему твое детище – художественная школа в Члоу – закрыто?
– И перспективы открыть нет в ближайшее время. В советские годы было открыто в Абхазии много таких школ, и они подчинялись Министерству культуры, хотя их содержание предусматривалось бюджетом районов. Теперь в художественных школах в городах и тем более в селах никто не заинтересован. Выход вижу только в том, чтобы средства на их содержание отражались в бюджете Минкульта.
– Художники обделяют себя, служа искусству. Они как жертвенники. Насколько сильно надо любить эту профессию, чтобы следовать своему призванию? Ведь финансовая сторона всегда является для вас проблемой?!
– Это действительно так. Но когда есть цель, человек отказывается от излишеств. Говорят же: чтобы насытиться, нужны три глотка или три кусочка, а остальное – в угоду чрева своего. Я мог бы быть хорошим строителем, экономистом, бухгалтером (математика давалась мне неплохо) и иметь огромный дом. Но искусство – это не материальная сторона, а духовная, и она превалирует у работников культуры любого направления.
Массовая культура в мире – это не искусство, а бизнес. Посмотрите, как в начале Специальной военной операции Российской Федерации на Украине многие из шоу-бизнеса сбежали за рубеж. Значит, они без патриотизма, а без него, кстати, ничего хорошего и не создашь.
– Художник и политика. Они совместимы?
– Абсолютно нет. И во всём мире так. Но Фазиль Искандер говорил, что абхазец должен всем заниматься из-за того, что нас мало. Говорят и по-другому: на плечах абхаза лежит много тяжелого груза. Вспомни «Письмо 130-ти». Как могли бы абхазские представители искусства встать в стороне от вопросов его подписания и дальнейшей поддержки, от участия в митингах и протестных акциях?! И до войны, и в войну интеллигенция была в первых рядах… Это беда, но это наша судьба.
– Доволен ли ты своей жизнью? Что бы изменил, начни ее сначала?
– Ничего бы не смог изменить. Фактически мы прожили интересную эпоху. Участвовали в больших глобальных изменениях или были их свидетелями. Жили в СССР, во время и после его развала, старались его сохранить, участвуя в референдуме; прошли грузино-абхазскую войну и вновь строим независимое государство, избавились от тех, кто нас ненавидел и хотел уничтожить. А Лыхненское собрание 1989 года сделало нас нацией, потому что едиными стали народ и руководители Абхазии. И приход Владислава Ардзинба был как следствие этого. И Победа в войне – тоже.
К сожалению, после войны кое-что утеряли, в том числе цели и единство.
– И как смотришь на современное общество? Если брать в целом, что нравится или не нравится в нем? Все плохо?
– Хорошее тоже есть! Мы же – государство! И со своей армией. Помню, когда мы мечтали хотя бы о трёх автоматах… Видимо, природа такова, что всё меняется, да и мир тесен, все взаимосвязано, все нас затрагивает, даже то, что в Африке происходит. А что с людьми стало? В руководители своих стран выбирают трансвеститов.
Сегодня мы плохо знаем искусство, культуру Востока. Мы воспитаны на западной культуре. А Восток больше сохранил человеческое лицо. И надежда, что Восток сохранит человечество!
Что касается абхазов, то наша беда не просто в том, что нас мало, а в том, что поздно женимся или совсем не женимся. Я лично знал до 40–50 человек, которые ушли из жизни, не создав своей семьи. Это какая-то национальная черта. Плохая. Губительная. У армян, чеченцев ведь иначе.
Опасно, когда теряешь чувство самосохранения. И самоуважение когда теряешь – тоже. Мы ведь почти не говорим на родном языке, иногда некоторые и двух слов связать не могут. При этом и русским не владеют в совершенстве. Язык – это интеллект. Второе зависит от первого. Это наш код. И когда ты не изучил родной язык, то теряешь и свой код.
Интервью вела Заира Цвижба
