Так Шамсия стала лежачей больной.  Не меньше переживала она из-за того, что молодой невестке приходилось одной ухаживать за ней. Мадина все крутилась возле свекрови, обслуживала, относясь к ней, как к родной матери. Та была и обстирана, и накормлена.

– Умереть бы мне лучше! Не успела увидеть от меня ничего хорошего, а пришлось тебе смотреть за мной, нан! – часто приговаривала Шамсия, обращаясь к невестке.

– Почему вы так говорите, мама? Вы же мне как мать! Если мама  не может за собой ухаживать, надо же за ней смотреть! – каждый раз отвечала Мадина. Часто она сидела рядом, гладя руку свекрови. Шамсию трогали слова невестки, слезы наворачивались  на глаза.

Боль у неё была настолько сильна, что казалось, может свести с ума.

Иногда вызывали скорую, медсестра делала обезболивающее. На какое-то время ей становилось легче.

Пожилая женщина, конечно же, понимала, что неизлечима, и встать на ноги и ходить, как раньше, уже не сможет. Но была у неё еще одна боль, не менее сильная, чем физическая. Она мучила изнутри, но никто о ней не знал.

Однажды, когда Мадина вышла, Шамсия позвала младшего сына и сказала:

– Нан, позвони своим племянникам, как бы чего не случилось с ними! Знают, в каком я положении, пришли бы с мамой… Неудобно перед новой невесткой – как будто у нас больше никого нет…

– Придут, мать, не переживай, – постарался успокоить её сын, но, чтобы мать не повторила просьбу дважды, по телефону сообщил: «У больной сильные боли, хочет видеть вас, соскучилась...»

Мадина не знала покоя. Взрослые, дети, соседи часто приходили проведать больную. Всем успевала уделить внимание, угодить. А у самой не было времени днем присесть,  ночью выспаться. Совсем не отдыхала она.  Был бы еще кто-нибудь рядом, помогал бы присматривать за больной.

Шли дни, месяцы. Шамсии не становилось лучше, она потихоньку таяла.

– Надорвались вы со мной! Чтоб меня не стало, смерть где-то потерялась, не находит меня… – причитала она, страдая неимоверно.

Однажды утром открылись ворота, и во двор вошли те, кого она ждала все время. Это были внуки со своей мамой, женой старшего сына, которого не было уже в живых.

Огромную сумку с продуктами поставили в пристройке, а сами зашли в комнату, где лежала больная. Поздоровались с ней и сели в сторонке. Старшая невестка подошла поближе:

– Мама, как вы? – спросила она с беспокойством, став рядом с ней.

Шамсия глазами обвела стоявшую над ней женщину. Бледная, с запавшими, замкнутыми губами,  лежала она, не говоря ни слова.

– Мама, вы не узнали меня? – не отставала та.

– Слушай, мама и разговаривать не может уже, бедная, – сказала Мадина, беспокойно глядя в лицо вышедшему во двор мужу.

– Может, но не хочет!

– Не хочет, говоришь? Почему?

 Мадина хотела понять, о чем говорит муж.

– Моя мама своим молчанием сказала обо всех своих недовольствах. Она заставила ее сожалеть о многом!

Перевод Гунды Адзинба

***

Абхазия, прекрасная моя!

Душа моя, которой я с рожденья

Дышу, дыханье в счастье затая

Восторга, удивленья,

                                  преклоненья!

И если твой не дунет ветерок –

Я задохнусь.

                 А если вдруг поникнут

Вершины гор – растаю

                                 в тот же срок.

С тобой соединенная, воскликну:

«Люблю тебя!..»

                        И гневом опалюсь,

Когда чужак «Апсны»

                                   забудет имя,

А если повторит за мной

                                        «люблю»,

От ревности умру неодолимой.

Отдай мне горестей

                                глубины и края,

Прекрасная Абхазия моя!

Стонал от близкого заката,

От груза давящего день.

И ночь смотрела виновато,

Как сумерки теряют тень.

На грани черного провала

День коронован был венцом.

И умирал… А ночь не знала,

Что он свивается кольцом.

***

Я нежно в зеленое небо плыву

И брызги его, разлетаясь игриво,

Ласкают глаза

                      и пронзают листву –

В руках моих солнца

                               лучистая грива.

Таинственной песни

                         распахнутый звук,

Со мною проснувшийся

                         в утренней сказке,

Не выпущу больше

                          из солнечных рук,

Не выпущу время

                           и воздуха краски!

Перевод Надежды Осьмининой

Окинула взглядом я этот мир –

Свою ладонь.

Насколько он велик,

Если вмещает мою душу…

Одинокую душу…

Скитаюсь…

Утро.

Кричала до вечера.

Забыла того, кто забыл мое имя…

…Глухонемая тишь…

Оставить бы мне свои надежды

В то утро…

Когда просыпалось

                                 зеленое поле –

Мое жилище,

Покрыто зеленой косынкой.

Босая,

Сшиваю у неба

                          воздушные полы

Нитью своих волос.

Загорелась румяным солнцем…

Обжигающий воздух.

Это всего лишь июль…

Ночь – угрюмый всадник

По ветру летит.

А теперь, уставши,

Он к утру приник.

Занавесью с неба

Льется лунный свет.

И в пустыне неба

Тянется мой след.

Звезды, будто в страхе

Как бы не уснуть,

Светятся. А всадник

Продолжает путь.

Нет, угрюмый всадник,

Не зови меня!

Я итак блуждаю

На пороге дня.

В этот раз я лучше

Встану до зари,

И проснусь с лучами

Утренней звезды.

Перевод Алины Ажиба