‒ Алиас Рушбеевич, что вас подвигло открыть свой восстановительный зал? Сколько времени он функционирует, и какую помощь вы здесь оказываете?
‒ Какое-то время я работал в Ассоциации инвалидов-спинальников, в других такого рода организациях, а потом решил открыть свой реабилитационный зал. Долго строились, но в итоге уже третий год как он функционирует. Здесь мы оказываем помощь людям с ДЦП, с черепно-мозговыми и спинномозговыми травмами, другими проблемами. Возраст пациентов от пяти лет и выше. В нашем восстановительном зале «Дар» есть отдельное помещение как для групповых, так и для индивидуальных тренировок. У нас комплексный подход к проблеме, то есть применяется лечебная физкультура, реабилитация, массаж и физиотерапия.
‒ Много пациентов к вам обращаются за помощью?
‒ Мы работаем с 9 утра до 9 вечера, и всё равно не успеваем всех принимать, ставим в очередь. Бывает, расписано на 7-8 месяцев вперёд. И в таком режиме мы давно. Как я уже сказал, у меня специфическое направление. Мои пациенты ‒ люди разного возраста, в основном с ограниченными возможностями, но обращаются и другие по мере необходимости ‒ с огнестрелами, после ДТП. Есть дети с неврологическими проблемами, взрослые со спинальными травмами, бывает, и со старческими дистрофическими проблемами, которые появляются с возрастом.
‒ Это пациенты со всей Абхазии или только сухумчане?
‒ В республике не так много центров. К нам едут из Гагры, Гудауты, Афона, Очамчыры, из сёл едут. Словом, мы охватываем и районы. Кстати, в этом году начала работу Ассоциация реабилитологов. Её возглавила Асмат Джинджолия. В моём восстановительном зале на сегодняшний день задействованы четыре человека. А сама Ассоциация объединяет специалистов из всех районов республики. Это уже единое целое. Если раньше мы в частном формате взаимодействовали, то теперь уже зарегистрировались официально.
В планах у нас открывать в районах восстановительные залы, в которых смогут принимать больных стационарно на месте, чтобы у людей не было надобности ехать именно к нам.
‒ Вы поддерживаете связи с другими восстановительными центрами, реабилитологами не только в Абхазии, но и за её пределами?
‒ Наши коллеги приезжают к нам в вахтовом порядке. Они принимают пациентов, проводят семинары, где делятся опытом. Они приезжают к нам, а мы к ним. Хорошие отношения сложились с Москвой, Стамбулом, Крымом, другими городами.
‒ Это в порядке договора?
‒ Все контакты на личностных взаимоотношениях. Таким образом мы готовим наших специалистов в течение нескольких лет. И я лично занимаюсь этим. После того как они пройдут здесь основную базу, мы отправляем их к коллегам в Москву. Так за пределами республики были подготовлены десятки специалистов на бесплатной основе. Мои друзья-коллеги брали на себя расходы на перелёт, содержание, обучение, чтобы помочь Абхазии получить хороших специалистов.
‒ Значит, можно сказать, что у нас есть талантливая молодёжь, способная проявить себя в данной довольно непростой области медицины?
‒ Да. Это действующие специалисты. Они занимают здесь хорошую нишу ‒ в реабилитационных залах, центрах.
‒ С какими проблемами вы сталкиваетесь в работе? Что хотели бы осуществить, но пока не удается?
‒ Ассоциация реабилитологов как раз и создана для того, чтобы начать решать подобного рода проблемы, связанные с коммуникациями, с дооснащением восстановительного зала специализированными тренажерами и так далее, наладить образовательную платформу. Если получится – в онлайн-формате, если нет – организовать в вахтовом порядке приезд специалистов, в основном в данной сфере.
А так... У нас нехватка хорошей диагностической аппаратуры ‒ МРТ, КТ, УЗИ, специалистов, которые работают не только с нарушениями внутренних органов, но и спортивными травмами, чтобы при необходимости могли определить, например, человек растянул мышцу, сорвал или порвал, нерв сужен или сдавлен, или порван, много разных тонкостей.
‒ То есть нам необходимы не только хорошая диагностическая аппаратура, но и специалисты, которые могли бы правильно прочитать её показания?
‒ Да.
‒ Вы занимались и их подготовкой?
‒ В основном мы готовили специалистов в сфере двигательных функций для работы с людьми с ограниченными возможностями.
А что касается соответствующего оборудования: на всю страну у нас, к примеру, может, один аппарат УВТ (ударно-волновая терапия).
У нас нет оборудования, которое сейчас заменяет большой спектр физиопроцедур, а используя его, можно восстановить пациентов в кратчайшие сроки. Нет и многого другого, что ускорило и облегчило бы их возвращение к полноценной жизни.
‒ Это дорогостоящая аппаратура?
‒ Для государства нет, для частников-бизнесменов тоже.
Вообще, если говорить о моём восстановительном зале, то здесь всё выстроено, сделано своими силами и возможностями. Никакого коммерческого заработка вне зала нет, и всё по труду: заработал, вложил, построился, развиваюсь. Постоянно идёт амортизация оборудования, в которое ты вкладываешься. Много средств уходит на то, чтобы создать условия для работы, на выезды за пределы страны для повышения квалификации, чтобы пройти определенные курсы, посетить международные конференции. Я работаю в частном порядке. У меня индивидуальное предприятие. (ИП). Несмотря на то что этот зал частный, мы бесплатно принимаем детей с ограниченными возможностями, бывает, что с ветеранов войны денег не берём. Если человек приходит к нам и говорит, что у него проблема, но нет возможности платить за лечение, мы идём навстречу и помогаем. И у меня лично на протяжении нескольких лет есть немало таких пациентов. Так что деятельность нашего зала носит вспомогательный характер. Из года в год мы ведем бесплатно многих инвалидов, детишек, пациентов из малоимущих семей. Например, у нас есть программа поддержки людей с ограниченными возможностями: после реабилитации остаются у кого-то коляска, у кого-то противопружинный матрас, трость или ходунки. Их приносят нам, а мы раздаём по надобности. Например, на днях отдали две новые детские инвалидные коляски, каждая по 40 тысяч, и другую детскую коляску стоимостью в 180 тысяч.
‒ Как я поняла, таких, кто не в состоянии платить за лечение, немало?
‒ Да. И мы идём им навстречу. Однако есть и такие, кто может платить, но в силу каких-то обстоятельств не доверяют нашей медицине, нашим знаниям. Нашим специалистам не все верят – непонятно почему. Мы такие же люди, такое же образование получили, так же развиваемся. Другое дело, что мы сейчас не на уровне кибернетики, когда пациенту необходима повышенная реабилитация, когда речь идёт уже о механотерапии (направление реабилитации с применением специальных устройств и тренажеров), о том, чтобы дорогостоящее оборудование применять. Например, это экзоскелеты (приспособление для восстановления ходьбы после травм и заболеваний опорно-двигательного аппарата или нервной системы), лакоматы ‒ вертикализационный имитатор ходьбы и другие. В Абхазии таких нет. В Москве есть центры, которые хорошо оснащены, да и в других городах есть неплохие частные клиники. Соответственно, и цены на всё разные. Если в Москве за трёхнедельный курс лечения ты оставляешь полмиллиона, то в Абхазии за ту же сумму можно пройти всю реабилитацию.
Мы сейчас тесно взаимодействуем с Министерством здравоохранения Абхазии. Министр открыт к предложениям, способствует развитию этого направления.
Недавно в Абхазии прошла первая медицинская конференция. Она была организована Минздравом и Ассоциацией реабилитологов, и была очень плодотворной. Намечено много идей, которые остаётся претворить в жизнь. Одно дело собраться, поговорить, другое ‒ реализовать.
‒ А есть на это надежда?
‒ Да. Актив хороший, люди идейные собрались, деятельные.
‒ Чем был обусловлен выбор вашей профессии?
‒ С 13 лет я ходил на футбол, получил травму, подвернул голеностоп, обратился в физдиспансер, восстанавливался там. И как-то мне стало близко это направление. И когда я поступал в вуз, решил выбрать соответствующую профессию. Ещё студентом я проходил практику в Ассоциации «Инвасодействие» (Ассоциация инвалидов-спинальников). Это была моя стартовая площадка, от которой я оттолкнулся. Ассоциация принимала на реабилитацию людей со спинномозговыми, черепно-мозговыми травмами, ДЦП, и я ушёл в это дело с головой.
‒ А ведь это очень тяжело – видеть столько боли и страданий ежедневно в процессе своей работы. Или со временем приходит привыкание?
‒ Я не сожалею, что выбрал эту профессию. Здесь на первом месте должно быть человеколюбие, надо любить свою работу. Если думать только о заработке, можно перегореть. С 14 января 2004 года день в день я в работе и ни разу не перегорел, не думал поменять свой род деятельности.
‒ Значит, любите свою работу и людей.
‒ Да. Ко мне разные люди приходят с различными предложениями. Кто-то открывает что-то новое, предлагает взаимодействовать, но я в этом не участвую. Допустим, если открылась лаборатория, говорят, в частном порядке направляйте нам пациентов, а мы вам процентную ставку. Это не мой случай. Ни разу себе не позволял ни с одним врачом, ни с одним специалистом взаимодействовать на откатной системе. Всегда говорил: если вы будете лучшими в своём деле, у вас не будет надобности, чтобы к вам направляли, люди и так придут. Все понимаем, что когда человек поработал на имя, то оно уже будет работать на него. но и это можно потерять, начиная уходить с головой в авантюру. Каждый человек, каких бы высот ни достиг, не должен возвышаться над другими. Двигаться вперёд нужно уверенно и жить, как говорится, по чести и совести.
‒ Есть мечта, которой могли бы поделиться?
‒ наша страна – туристическая, и желательно развивать курортологию как важное направление, ведь проще заниматься профилактикой, нежели потом лечением. Поэтому мечта – достойный реабилитационный центр с хорошей диагностикой.
‒ Спасибо.
Интервью вела Лейла Пачулия
Р. S. Когда материал был готов к печати, мы узнали, что один из пациентов Алиаса Демердж-ипа, подопечный благотворительного фонда «Ашана», который не мог ходить, сделал свои первые шаги. Это Шабат Голандзия, с диагнозом ДЦП. По словам Алиаса, ему в Северной Осетии провели операцию, лангетки сняли в середине февраля, и с того времени проходила интенсивная реабилитация. И в итоге – хороший результат.
